Сколько раз нужно умереть, чтобы получить максимальную компенсацию?
– Правда ли, что вы такие жадные посредники, наживаетесь на бедах пострадавших от медиков людей?
– Да, мы наживаемся. Но мы и работаем. Вчера, например, я был у одной дамы. У нее умер в больнице муж, и она обратилась к нам за консультацией, как действовать дальше. Дело в том, что она самостоятельно подавала жалобу в Инспекцию здоровья, и инспекция не констатировала упущение врачей, которое вызвало бы смерть пациента.
Мы с этой дамой все обговорили довольно быстро. А потом она минут пятнадцать никак не могла взять в толк, что мы будем примерно год работать, не беря с нее никакой оплаты (потому что реально все эти расследования длятся не полгода, а нередко и год), и только потом поделим пополам то возмещение, которое нам заплатят. Она все никак не могла поверить, что мы правда не выставим ей за свою работу никакой счет, если в компенсации все-таки будет отказано.
– Почему женщина считает, что ей должны возместить смерть мужа? И почему она не уверена, что справится самостоятельно?
– Во-первых, человека с классической картиной кишечно-желудочного кровотечения положили в больницу в пятницу, и на выходные с ним не занимались. Во-вторых, с этой заявкой в Фонд врачебного риска, которую очень легко, как пишет NVD, самому
заполнить и за которую, правда, не надо брать денег, только начинается такая вещь, которая называется административный процесс. Они пишут все правильно – с этой заявкой работает фонд, работает Инспекция здоровья. Только через полгода или год вы получаете письмо от них. 46% требований признают обоснованным, а в 56% случаях в компенсации отказывают. И тогда вы с этими приветливыми людьми сразу оказываетесь в противоположных окопах. Потому что с того момента, как вы открыли этот конверт с письмом-отказом, вам остается ровно пять недель, чтобы съездить, скажем, из Айнажи в Даугавпилс, получить копию истории болезни, прочитать почерк врачей, найти адвоката, который составит апелляцию, а затем подаст сначала ее в Министерство здравоохранения, которое, вероятнее всего, оставит в силе заключение ARF, а потом – в суд.
Мы сейчас ждем копию истории болезни из одной больницы, куда мы подали заявление месяц назад. Есть больницы, например, Тукумская, Екабпилсская, Ливанская, Елгавская, которые нам выдали копии буквально за пару дней. Вы можете сами съездить и заказать эту копию, но если вы больны, то вам нужно оформить кому-то доверенность. Это тоже требует времени. И сами вы вряд ли составите полноценный пакет документов, который позволит оспорить решение фонда. В этот момент вам надо действовать очень быстро, чтобы уложиться в пятинедельный срок.
И тут еще такой феномен, что все учреждения здравоохранения: крупные больницы, Инспекция здоровья, Национальная служба здоровья – все они находятся в одной связке под Министерством здравоохранения. Как вы думаете, они очень между собой ссорятся? Они очень пристрастно вылавливают ошибки своих коллег в своей же системе? Или они все-таки стараются отписаться? Или они все-таки стараются, как любой страховщик, экономить средства из Фонда риска? Ведь образно говоря, врачи отчисляют в этот фонд страховые взносы, а Национальная служба здоровья – тот дракон, который охраняет эту пещеру с золотом.
У нас был только один клиент, которого удовлетворила та сумма, которую ему выплатили. Например, за смерть по вине врачей выплачивается 142 тысячи евро. Реально 142 тысячи пока никто не получил. Максимально было выплачено 106 тысяч. Значит, мне надо умереть полтора раза, чтобы получить максимально возможную компенсацию.
Нам за одну даму, которая реально погибла в больнице на глазах у всей честной компании медиков, выплатили только пять процентов, где-то семь тысяч. Потому что, понимаете ли, если человек оказался в больнице, значит, он не совсем здоров. 142 тысячи получит разве что Арнольд Шварценеггер или Рембо, которому прострелили палец, а доктор Либерманис его загубил, залив в горло соляную кислоту. Остальные пациенты уже не такие молодые и здоровые, что-то у них в амбулаторной карте уже есть.
Вспомним про этот случай с кровотечением. Я проходил практику студентом в 1984 году в Первой городской больнице Риги. Если бы в то время пациент поступил с кровью в кале, с красной рвотой и ему два дня не делали бы фиброгастроскопию, там бы не то что этих докторов выгнали, их бы развесили по всей улице Красноармейской (в то время она так называлась). Профессор Маргулис наш спуску не давал никому! Тогда были в хирургии стандарты.
– Но этот сегодняшний случай произошел не в Первой городской Рижской больнице?
– Нет, однако, я не скажу вам, в какой. Сейчас, как говорит, министр Гунтис Белевич, в министерстве нужны работники, чтобы они наблюдали, куда идут финансы. Я думаю, что в министерстве нужны работники, которые бы взмыленными бегали по больницам и смотрели, какая там медицина. А медицина такая, что есть больницы, где в пятницу эта гастроскопия закрывает лавочку, и никого нет до понедельника, только в редких случаях докторов вызывают на работу. И самое интересное, что все к этому привыкли – врачи привыкли, народ привык. Министерство тоже привыкло, потому что следит за деньгами, а не за качеством лечения.
– Чем закончился ваш разговор с этой дамой?
– Она решила, что если мы подадим в суд, ей будет очень тяжело психологически вновь все это вспоминать и переживать во время разбирательства. И решила вообще не связываться с Фондом врачебного риска.
Источник - mklat.lv
Kriminal.lv в Телеграме
